– Конечно, охлопываешь. Но как часто?

– Все время.

– Что значит «все время»? Думаешь, ты постоянно находишься в схлопнутом состоянии? Ведь схлопывание – это процесс – процесс, который происходит с размазанной системой. По-твоему, размазывание – это нечто необычное, что бывает только в лаборатории?

– Разве нет?

– Конечно, нет. Ведь твое тело состоит из атомов. Атомы – это квантово-механические системы. Предположим, что типичный атом твоего тела, не схлопнутый в течение миллисекунды, может сделать одну из десяти разных вещей (это очень заниженная оценка). Значит, в течение миллисекунды он размажется в смесь десяти чистых состояний. Некоторые из них более вероятны, чем другие, но пока система не схлопнута, они все сосуществуют.

Через две миллисекунды будет уже сто возможных вариантов того, что мог бы сделать этот атом, что означает размазывание в смесь ста состояний, через три миллисекунды – в смесь тысячи состояний, и так далее.

Возьми другой атом. Каждое состояние первого атома может комбинироваться с одним из возможных состояний второго. Значит, надо перемножить два числа. Если один атом размазывается на тысячу состояний, то два – на миллион. Система из трех атомов – на миллиард. Если так считать, пока не дойдешь до размеров, скажем, песчинки, числа станут астрономическими. И будут возрастать со временем.

Я тупо мотаю головой:

– И как же это остановить?

– Я к этому перехожу. Когда одна размазанная система взаимодействует с другой, они превращаются в единое целое. Квантовая механика говорит, что ты не можешь дотронуться до одной части такой системы, не повлияв на все вместе. Когда По Квай наблюдает размазанный ион серебра, образуется новая система – По Квай плюс ион серебра, у которой вдвое больше состояний, чем у самой По Квай. Когда ты наблюдаешь травинку, возникает система, у которой столько состоянии, сколько было у тебя, да еще умножить на число состоянии травинки.

Но система, которая содержит тебя в качестве своей части, содержит и охлопывающий аппарат в твоем мозгу. И этот аппарат тоже размазан по бесчисленным состояниям, отвечающим остальной части твоего мозга, остальной части твоего тела, травинке и всему остальному, что ты наблюдаешь. Когда этот аппарат схлопывает себя самого, при этом делая реальной только одну из своих версий, он автоматически схлопывает и всю систему в целом – остальную часть твоего мозга, остальную часть твоего тела, травинку и так далее. И все это охлопывается в единственное состояние, которое выбрано из несчетных миллиардов возможностей. После этого, разумеется, опять начинается размазывание...

Я говорю:

– Ладно, я понял: чтобы схлопнуться, люди должны сначала размазаться. Чтобы можно было выбрать одну возможность, надо в каком-то смысле иметь их все. Схлопывание напоминает подстригание дерева, которому сначала дают немного подрасти во всех направлениях, а потом срезают все ветки, кроме одной. Но мы должны схлопываться очень часто, чтобы не сознавать того, что в промежутках мы находимся в размазанном состоянии. Не меньше, чем раз сто в секунду, я думаю.

Лу хмурится:

– Что ты такое говоришь? Как мы можем «сознавать, что мы размазаны»? Сознание кажется плавным потоком, но это лишь результат того, как мозг организует наше восприятие, а действительность развивается толчками, спазмами. Опыт неизбежно создается лишь в ретроспективе. Настоящего как такового не существует, настоящее – это то прошлое, которое мы смогли сделать единственным. Единственный вопрос – на каком масштабе времени все это происходит. Ты говоришь, что, если бы размазанное состояние продолжалось дольше нескольких миллисекунд, мы бы не могли не замечать его – но это просто неверно. Речь идет о нашем субъективном времени, о том, как будущее превращается в прошлое с нашей точки зрения. Мы не в состоянии заметить, как или когда это происходит.

Вне всякого сомнения, в экспериментах с По Квай было установлено, что без использования той части мода, которая блокирует схлопывание, она не может влиять на вероятности состояний – но это не доказывает решительно ничего. Даже если она не могла этого делать потому, что схлопывала систему «По Квай Ион» прежде, чем успевала изменить вероятности – а это далеко не единственно возможное объяснение, – нельзя переносить этот вывод с отдельного человека в лабораторных условиях на все человечество в целом. В зависимости от того, находятся люди в группе или в одиночестве, в зависимости от состояния их сознания промежуток между схлопываниями может достигать секунд и даже минут. Выяснить, происходит ли это в действительности, невозможно.

Мне хочется схватить его за шиворот и вытрясти всю эту метафизическую труху. Вместо этого я говорю ровным голосом:

– Я обращаюсь к тебе за помощью. Меня не интересует, как создается опыт. Мне безразлично, является время иллюзией или нет. Пусть ничто не реально, если оно существует меньше пяти минут. Все это совершенно нормально – по крайней мере так было всегда и так должно быть всегда. А что касается того, что каждый размазывается по сто раз на дню, так ведь не каждый же страдает от галлюцинаций, от неполадок модов...

– Возможно, каждый. Возможно, эти «страдания» – и многое другое – есть часть того опыта, который не остается в памяти. А он и не может оставаться – мозги людей, их тела, окружающий их мир не несут и намека на то, что подобное когда-либо происходило. Эти события так и не становятся реальностью для человека, ибо каждый раз, когда этот человек охлопывается, его уникальное прошлое хранит нечто куда более вероятное.

– Но если никто не помнит, почему же помню я?

– Ты сам знаешь почему. Здесь дело в По Квай и ее способности воздействовать на вероятности.

– Но зачем ей снимать с меня настройку? Зачем она стала бы вызывать «Карен»? Она даже не знает о существовании «Карен»!

Лу пожимает плечами:

– Я сказал «дело в По Квай», а точнее было бы сказать – «дело в нейронном моде, который есть у По Квай».

Я издевательски смеюсь:

– Значит, наш мод уже стал самостоятельным? У него свои интересы в жизни, он зачем-то решил снять с меня настройку...

– Нет, конечно, нет. – Он терпеливо ждет, пока молодая влюбленная парочка, то смеясь, то целуясь, проходит мимо нас. Забавная предосторожность – если бы Ансамбль хотел выяснить, о чем мы говорим, он бы не стал подсылать мнимых любовников слоняться рядом с нами. Меня охватывает смятение – я считал, что меня не посвящают в меры конспирации, к которым прибегает Канон, но теперь я начинаю думать, что никакой конспирации просто нет.

Лу продолжает:

– Если кто и совершает осознанный выбор, так это ты. Строго говоря, не ты, а система, состоящая из По Квай и тебя, но так как По Квай в это время преимущественно спит, мотивы надо искать у тебя.

– Преимущественно спит?

– Да.

Я останавливаюсь и ошеломленно говорю:

– Мод у нее, но использую его я?

– Грубо говоря, да. Когда ты и По Квай размазываетесь, вы размазываетесь по всем возможным состояниям, в которых любой из вас мог бы находиться, сколь бы невероятными они ни были. Почему бы среди них не оказаться таким, где модом чистых состояний управляешь ты?

У меня просто нет сил спорить с этим абсурдным утверждением. Опереться не на что – простой здравый смысл объявлен наивным, не относящимся к делу и ничем не обоснованным. Меня хватает только на то, чтобы умоляюще воскликнуть:

– Но ведь я же не хочу, чтобы все эти вещи происходили!

Лу хмурится немного озадаченно и вдруг улыбается, что бывает с ним редко:

– Конечно, не хочешь. Но вполне мог бы хотеть. Твои версии, которые этого хотят, могли быть изначально крайне маловероятными, но когда они получили доступ к моду чистых состояний, понятие о вероятности приобрело совсем другой смысл.

Я хочу сказать ему: «Вот именно с этим я и хочу покончить», но тут он добавляет:

– Если ты считаешь, что с тобой происходят поразительные вещи, имей в виду – ты легко мог бы сделать нечто куда более значительное. Во имя истинного Ансамбля.